Зорий Яхнин

Из лирического дневника

1959

I

Из лирического дневника
Пыль над степями хакасскими,
Пикульник озябший дрожит,
Солнце своими ласками
В этих местах дорожит...

Со степью - нам породниться,
Породнившись - согреть ее.

Небылицей не стоит хвалиться
Про веселое наше житье.
Мы валились на сено в палатках,
Не умыв ни лица, ни рук.
Что скрывать,
Мы грустили украдкой,
Гусей провожая на юг.
Вы летите, летите, гуси,
Передайте от нас привет...
И до боли губу закусишь,
И с тоской посмотришь вослед.
Только руки сжимались тверже,
И у трактора
Креп басок,
И Сибирь
Становилась дороже
С каждой вспаханной полосой,
С каждым зреющим полем новым,
С первым выращенным зерном.
Не забыть,
Как по стружкам сосновым
Мы вошли в недостроенный дом,
Как гордились мы первенцем этим
По-особому дорогим.
Нет, теперь не домой мы едем,
А из дома,
В отпуск, к родным.

* * *

Я не считал себя романтиком,
И, уезжая за Урал,
Не брал гитарку с пухлым бантиком
И просветленный ФЭД не брал...

Шумят над степью ветры вольные.
Насквозь промерзли ковыли.
И, словно ломаные молнии,
На землю трещины легли.
Окно мерцает светом синим,
Кровати у стены впритык.
Дыхание садится инеем
В углах вагона на болты...

Промерзнув, мы вставали рано,
Бросали шар земной под плуг...
А степь - зеленым океаном,
Так, что захватывает дух.
Нет, не искали мы отличий,
На оживающей земле...
Не раскисая и не хныча,
Мы тосковали о тепле.

Тепло...
Забыть о нем прикажешь?
Я помню, Лешка прикатил,
Отца и мать привез,
И даже
Седую бабку прихватил.
В совхоз он из Москвы приехал
С родней и тысячей узлов.
Мы окружили их со смехом,
Острили, как мальчишки, зло.
Толкались мы,
И было бабке
Не по себе в кругу таком,
Она к бедру прижала банку
С помятым комнатным цветком.
Матрацы, стулья, кринки, миски -
Все в кучу свалено одну.
А кто-то крикнул:
- Может киску
Вы привезли на целину?
Я, от восторга рот разинув,
Самозабвенно гоготал...
А бабка хмуро из корзины
За шкирку вынула кота.
Он лихо шевельнул усами
И, жмурясь, поглядел вокруг,
И почему, не знаю сам я,
Мы как-то все притихли вдруг...

А Лешка - настоящий парень.
Он, не жалея сил своих,
Четыре сеялки попарно
Сцеплял и сеял за двоих.
Он был в рубахе пропотелой
Горячей пылью пропылен,
Лишь зубы белые блестели,
Когда смотрел на солнце он.

Просил он у завхоза шифер
На двухквартирный дом жилой.
Завхоз поблескивал плешиной,
Мрачнел, вздыхая тяжело.
Не горячился и не спорил он,
А начинал слова жевать:
- А как же трудности,
Которые
Вы ехали переживать?
Ты хочешь, друг мой, все прорехи
В одну минуту заложить...

Переживать...
Нет, Лешка ехал,
Чтобы на всю железку жить.
И жил с какой-то жгучей силой,
Был вечно делом увлечен.
И я гордился им, что был он
Моим собратом - москвичом.

* * *

Москва.
Здесь каждый дом знаком мне,
Здесь каждый камешек родной.
И вот сейчас я Лешку вспомнил.
Как жаль, что нет его со мной.
Он так бы радовался гулко,
Гордился бы своей Москвой,
Что исчезают переулки
Кривоколенный и Косой.
Дом - этажи считать наскучит -
Просторен, строен и высок,
Встал на углу
И нахлобучил,
Как шапку, тучу на висок...
И Маяковский с пьедестала
Шагнул в живой людской поток.

...А с Ярославского вокзала
Идут составы на восгок.


II

На Мане-реке
Пожелтевший,
Последний листок тальника,
Словно лодку без весел,
Уносит река,
И у берега кромка стекла,
И вот-вот
Ломкий лед
Непослушную воду скует.
А на лед
Упадет голубеющий снег,
И покажется -
Кончен стремительный бег
И движение замерло...
Но и тогда
Вечный бег
Подо льдом
Продолжает вода.

* * *
Он плавал,
Брызгался
И нырял,
Смеясь, по бедрам себя ударял...
Когда он вылез на жаркий песок,
То я увидел,
Что он без ног.
Он осторожно подполз ко мне,
Набрал на отмели плоских камней,
Сказал, толкнув меня мокрым плечом:
- А ну-ка, давай блинов напечем.

В его глазах я не видел беды.
Я только видел, как он
Веселые капли речной воды
Слизывал с губ языком.

* * *
          Художнику Т.В.Ряннелю
Отгрохотала грозовая буря.
И стал поток стремительным и бурым.
И камни,
Как огромные жуки,
Зашевелились вдруг на дне реки.
Весенний луч
Зарылся в рыхлой пене
И на мгновенье
Подчеркнул кипенье.
Но движется природа...
И вот-вот
Луч соскользнет с воды,
В тайге умрет.
Но кисть и краски
Заявили властно:
- Остановись, мгновенье,
Ты - прекрасно!

На полустанке
Билетов нет...
И ругань грубая...
А баба, не смутясь ничуть,
Сует ребенку толстогубому
В прожилках синеватых грудь.
И сразу смолкла матерщина,
И даже пьяный вдруг затих.
Наверно, вспомнили мужчины
Своих детей
И жен своих.


III

Последняя спичка
Спичка за спичкой ломалась.
Закоченела рука.
Спичка одна осталась
На донышке коробка.
Мороз заворачивал круто,
Хотелось лечь и не встать.
И вспомнил я почему-то
Не дочь, не жену и не мать.
Вспомнился мне
Лысоватый
Благополучный сосед,
Со мной он делился когда-то
Опытом прожитых лет.
Он стал почти осязаем,
Я видел опять,
Как он
Хихикал над жиденьким чаем
В потненькую ладонь,
Хихикал, когда в ненастье
В край суровых ветров
Ушел я искать свое счастье
По звездам таежных костров...
Ну что же,
Он может смеяться,
Может хихикать всласть.
Но в обмороженных пальцах
Последняя спичка
Зажглась.

Ставни настежь
Я жалею дома с закрытыми ставнями,
Жалею так,
Как жалеют слепых...

От этих домов
Тянет плесенью давнею,
Клопами сытыми пахнет от них.
Мне кажется:
Там верзила небритый
В жирных пальцах мусолит рубли.

А с улицы ставни
Солнцем облиты,
И в мире
Живые цветы зацвели.
Страну оглушают вешние грозы,
Мне голову незачем прягать от них.
Слышу журчанье соков в березах
И взрывы березовых почек тугих,
Вижу, как мечется атом незримый
В реакторе вечном добра и зла,
Слышу, как бьется под сердцем любимой
Сердце сына -
Комочек тепла.

Мед медуницы
И горечь полыни
Можно разом грудью вдохнуть -
Все это в сердце
Яростно хлынет,
Стоит лишь ставни
В мир
Распахнуть.

На диспуте о красоте
Он говорил немного муторно,
Но речь была
На высоте.
У нас вопрос стоял о внутренней
И <чисто внешней> красоте.
Отстаивал он проявления
Разумных,
Правильных начал,
Как нездоровое явление,
Красивых женщин
Обличал.
Играл цитатами проворно,
Стараясь словом зал увлечь,
Умело вставил поговорку
В свою уверенную речь,
Что, мол, встречают по одеже,
А провожают по уму...
Он прав, конечно, был,
И все же
Девчонка улыбалась в ложе -
Она не верила ему.

В парке
Старый сторож на лавке зевает сладко,
Отдыхает нагретая за день земля,
Пыль осела давно на спортивной площадке,
И под звездами,
Стоя,
Спят тополя.
За ограду умчался ветер крылатый,
Он не хочет мешать тополиному сну.
И гранитный солдат
Замахнулся гранатой,
Не решаясь бросить ее
В тишину.

Моцарт
На люстрах хрустальные завитки
Померкли.
И вот он -
Моцарт.

Да пусть простят меня знатоки,
Но в душе моей
Никаких
Нет
Ответных
Эмоций.
Я разглядываю из-за спин
Крутые пузатые ложи,
Сцену,
Где дирижер, как пингвин,
Который взлететь не может.
Трубы пылают в электролучах,
Словно под солнцем подснежники.
А Моцарта надо бы -
При свечах
И при медных подсвечниках.

Но постепенно наполнился зал
Звуком, словно озоном.
В сердце по венам звук заползал,
Тек по спине ознобом.
То холодею, то будто в огне.
И столько сегодняшней радости
В двадцатом веке
Приносят мне
Звуки столетней давности.
Пробились они из глубин бытия,
Но вижу не донну Анну я,
Мне видится ветреная,
Моя,
Сегодняшняя,
Желанная.
Та, что, заткнув за пояс подол,
До блеска, до звона, до пота
Моет со страстью в квартире пол,
А после идет на работу.
Та, что любит читать стихи,
В которых она - героиней.

А время...
Время покорных стихий,
Обузданной дали синей.
Планетоплан, обгоняя лучи,
В зыбкие звезды рвется.
Тише товарищи!
В мире звучит
Мой современник -
Моцарт.

Колыбельная песня
Рядом с тряпичным медведем
Лежит большеглазый мальчонка,
Он спать не дает соседям -
Ревет откровенно и звонко.
Спи, мой мальчишка кудрявый,
Как в колыбельных поется,
Спят муравьи и травы,
Когда укатится солнце.
Спят на диванах кошки.
Спят под диванами мыши.
Вот подрастешь немножко,
Будешь лазить
По крышам.
Научишься здорово драться,
Тихоней быть -
Не пристало.
Нам драчуны пригодятся,
А стало их
Что-то мало.
Но слабеньких ты не трогай,
Девчонок с косичками - тоже,
А тех, кто стоит на дороге...
Впрочем, о них - попозже.
Не бойся молнии крылатых
И тем более
Грома.
Как я удирал когда-то,
Можешь удрать из дома,
Удрать на новую стройку,
Где степь полыхает кострами.
Но попрошу тебя только
О песне -
Ни слова маме.

* * *
И я люблю
С женой сидеть за чаем,
И с книжкой поваляться на тахте,
И слушать, как беснуется, крепчая,
За окнами
Лохматая метель.

Но мне ль бояться
Этакой метели?
В моем сарае
Спит колбаснын круг,
Там обручи удерживают еле
В бочонке толстом
Злой капустный дух
Там в погребе
За рыжими дровами
Четыре пуда
Аржаной муки,
И разлеглись в потемках
Боровами
Картофелем брюхатые мешки.
Но это ложь
Опячь ярится небо,
Тайга залита снежным молоком.
И хорошо
Промерзший ломоть хлеба
Запить из кружки
Дымным кипятком.


IV

Поселок Тура
Зима по окоему солнце катит
И опускает в дымку за горой.
Здесь лишь взойдя,
Он снова на закате -
Огромный шар, холодный и слепой.
И снова ночь
Она подобна смерти.
Кипит пурга, как сотни лет назад

А мне не страшно в этой круговерти,
Над головой
Пропеллеры гудят,
Радиомачта кинула с откоса
Четыре ярко-красных огонька,
В олений зыбкий след
Сегодня вплелся
Тугой узор от шин грузовика.

После полярной ночи
Наперекор морозам и вьюгам
Солнце взошло над полярным кругом.
Оно заиграло над яром седым,
Морозную мглу разорвало на части.
Я его раньше
Не видел таким,
Как вечно счастливый
Не видит счастья.
Солнце сияло,
Искрилось окрест,
Смеялось над северной стужею.
И мне показалось -
У солнца есть
Глаза
И рот полукружием.
Солнце смеялось...
Я ничего
Веселей не встречал на спете.
Оно такое,
Каким его
Рисуют в тетрадках дети.

В чуме
Нет, не только холод да вьюга,
Да мерцанье вершин седых...
Мы курим в чуме у друга
Трубку
Одну на двоих.
А в распадке река Таймура
Изогнулась восточным мечом.
Хорошо посидеть
На шкурах,
Ноги свернув калачом.
У Коктэ возле глаза
Вмятина -
От лапы медвежьей след.
Он куски молодой медвежатины
Для гостя
Подал на обед.
Он, на руки мои поглядывая,
Взялся меня обучить
Спичку разрезать
Надвое,
Чтобы дважды
Суметь прикурить.
Мы сидим на оленьих шкурах,
А в печурке огонь затих.
Мы сидим,
Говорим
И курим
Трубку
Одну на двоих.

Белка
Учуяв шаг чуть слышный мой,
Вмиг белка бросила орех,
Метнулась огненной стрелой,
Взорвав на елке рыхлый снег.
И на меня глядят с опаской
Ее озлобленные глазки.
Она не верит мне...
А я
В тайгу явился
Без ружья.

Из эвенкийского фольклора
У каждого
Свой особый обычай...

Среди тальников
И прибрежных трав
Выдра подкрадывается к добыче,
Льстиво
Брюхом к земле припав.

Девушка из красного чума
Быть не трудно пропагандистом,
Если снег не летит со свистом,
Если кедр над чумом не стонет,
Если мясо кипит на оллоне...

Мяса нет пока
Ни куска,
А фактория далека.
Горсть махорки
Да корка хлеба,
Да молочное стылое небо.
У охотников из-под Чуни
Шкурок беличьих мало в чуме,
Нет ни соболя,
Ни горностая.

Над костром
Золотинок стая,
Вьется стая
И улетает,
В белом небе над чумом тает.
Воет ветер протяжно и тонко.
Что охотникам скажет девчонка?
Из-под шапки -
Замерзшая прядка,
Возле губ -
Упрямая складка.
Нет морщинок мудрых у глаз
Что она им скажет сейчас?..

На Диксоне
Я представлял почему-то
Берег просоленный круто,
Лезут на камни торосы,
Ходят вразвалку матросы...

Но
Оказалось
Проще.

Сквозь туманные толщи
Вижу я ледоколы
Из окон обычной школы.
И чтобы смотреть в просторы,
Где льдины зеленые мокнут,
Живую листву помидоров
Я раздвигаю на окнах.
Чайки, как белые вспышки,
Густой разрывают воздух.
Диксонские мальчишки
Мечтают о дальних звездах.

У памятника норвежцу Тессему
Он не дошел до полярной станции,
Не разглядел на мачте огня.

...Прилипают обмерзшие пальцы
К закоченелым
Белым камням.
Сотни миль -
За его плечами,
Пять шагов -
До его конца.
Снег уже не стекает ручьями
С обмороженного лица.

Карское море туманом повито.
Нет ни залпов,
Ни траурных лент.
Сняли полярники деловито
С обелиска продрогший брезент.
На граните зеленая накипь,
Отливают цепи свинцом,
Золотые полярные маки
Вдеты в якорное кольцо.
Сизые волны о камни плещутся,
В рваном тумане горят маяки.
Шапки перед могилой норвежца
Сняли русские моряки.

В тундре
По твердому насту поземка вьется,
На тысячи верст пылают снега.
Пронзив огромное рыжее солнце,
Олени несут его на рогах.
Погонщик оленей раскосый Нода
Бросил пространству гортанный клич...
А я-то думал,
Что нужно годы
Гнать оленей,
Чтоб солнце настичь.

© наследники Зория Яхнина, 2002
© Сибирские писатели, 2002