Татьяна Долгополова

Слушайте все - я даю показания

В журнале "День и ночь", 1-2*1998

* * *
Как будто не всерьез - шутя, смеясь,
но горло перетягивая плотно,
меня душила женщина змея,
а я терпела. Из любви к животным.
Янтарными сережками дразня,
игольчатым двуперстьем без стесненья
меня колола женщина-сосна,
а я терпела. Из любви к растеньям.
Сменились сотни солнц и сотни лун.
Теперь жестоко при любой погоде
меня тиранит женщина-тайфун.
Но все терплю я - из любви к природе.

* * *
Не в радость, а в тягость мне это почетное звание.
И очень хотелось бы изменить положение.
Но я - твой Друг.
Согласно штатному расписанию.
И нет никакой надежды на повышение.
Кто твою душу лечит -
душу в зудящих ранках?
Я бы советовала взять меня на заметку...
Но я - твой Друг. Согласно табелю о рангах.
А Друг - это только друг,
а не тайный советник.
Но - хотя бы за выслугу лет -
окажи мне услугу!
Ну повысь меня в должности -
умную, добрую, нежную!
И ты начнешь новую жизнь - без ран.
Но уже и без Друга.
Только... как ты без Друга?
Пусть все останется по-прежнему.

* * *
Ни обмана здесь нет, ни интриги.
Все, как есть, так я и говорю:
человека касаюсь, как книги.
Человека, как книгу, люблю.
Долгим взглядом страницы потрогав,
отправляюсь опять и опять
с интересною книгой - в дорогу,
а со скучною книгою - спать.

* * *
Здесь не помогут ямб и дольник,
хорей и дактиль грудь не выставят.
Попав в любовный треугольник,
готовься выдюжить и выстоять,
на плечи взять хрустальным грузом
сознанье: разобьешься вдребезги! -
И по его гипотенузе
пройти, страховкою побрезговав;
измерить все своим аршином,
и торопясь - ведь все мы смертные! -
его углы, его вершины
постичь без всякой геометрии:
лбом - об углы! Вершины - приступом
сердечным, нитроглицериновым
(уж если кудри серебристые,
не дорожить же сердцевиною!)
Ни теореме Пифагора
не поддается он, ни времени -
Любви Бермудский Треугольник
разносторонний, тазобедренный...

* * *
Ты уезжаешь: надоели стены
и старые газеты на диване...
Ты привези - Ей платье от Кардена,
а мне - виолончель от Страдивари.
Пусть Она ходит - в платье от Кардена
из самого моднейшего картона -
и пусть пред Ней бледнеет кисть Гогена,
и голоса стихают на полтона,
пусть Она ходит - в платье от Кардена -
по раутам из фантиков и франтов,
где муть в глазах от полиэтилена,
где стужа на груди от бриллиантов.
А мы затеплим старенькую песню -
мотивчик древний, терпкий и лечебный,
и нам не будет холодно и тесно.
"Нам" - это значит: мне с виолончелью.

* * *
Что мною движет?
Кто играет мной?
Впервые вижу,
чувствую - родной.
Так вот оно,
звериной чутье:
впервые вижу,
чувствую - мое.
И никаких
особенных примет
в тебе как будто
и в помине нет,
а все же слышу - мой
от "до" до "си".
Рук не ослаблю,
даже не проси,
поскольку ясно
понимаю - мой!
А я свое
всегда
ношу с собой.

* * *
Не просто слышу - чувствую твой голос,
такой весомый: в каждом звуке - унция.
Мне думается, под ним провода гнутся,
когда ты говоришь по телефону.
И покажется звонкая трамвайная линия,
и протащатся за окнами кварталы.
Я никогда от этой дороги не устану:
она очень короткая.
Она очень длинная.
Голос твой серебряный 
                      еще в ушах,
а я уже перед дверью, 
                      на все другие двери похожею,
шаг -
      и я уже в прихожей 
                         снимаю перчатки,
улыбаюсь,
в каждой клеточке твоей воспаленной сетчатки
отражаюсь.
Отражение резко,
                 отчетливо, не вибрирует.
А сотрется - так я эти фрески
                              отреставрирую.
Как все просто. Растоплены глыбы льда,
и даже камни разжижены.
Может быть, это и не навсегда.
Но это пожизненно.

* * *
О, не смотрите! Я без панциря -
как будто бы мозоль без пластыря.
И мне сейчас все ваши взгляды
острей ножа, страшнее яда,
да не смотрите же, не надо!
Мне просто нужно подышать.

Возьмите же ваш взор обратно!
Я некрасива, я отвратна,
я уязвима, непонятна,
но мне так нужно подышать!
Простите мне, простите, право,
нервозность и неровность нрава,
я с вами вовсе не играла,
я только подняла забрало,
чтобы немного подышать.

* * *
Мы связаны. Так, как никто не связан:
ни узники, ни - в одеяльцах - детки.
Мы связаны с тобой славянской вязью.
Узлами птичьих гнезд
                     в древесных сетках.
Мы связаны вчерашней неприязнью.
Мы связаны сегодняшней любовью.
Грассированным сном. Российской грязью.
Мы связаны так накрепко,
                         что больно.
Мы связаны дефисом и диезом.
Мы связаны публично и заочно.
Нам уз уже не перегрызть, не перерезать,
мы связаны. 
            Столь прочно, сколь порочно.

* * *
...Тщетна здесь изысканная тщательность
поиска красот, чудес, реликвий.
Ты - единственная достопримечательность
города этого безликого.
Нет, он не безлик, его лицо везде:
серый камень да дороги с лужами.
Но я дала подписку о невыезде.
Я надеюсь, ты того заслуживаешь.

* * *
Я говорю не с одним поколением,
слушайте все - я даю показания.
Я расскажу о своем преступлении
громко, при всех, не страшась наказания.
Я не нуждаюсь в реабилитации.
Я не раскаялась в этом поступке.
Я преступила Закон Гравитации
в памяти твердой и здравом рассудке.
Корчься и плачь, побежденная физика!
что-то ты, Ньютон, сказал неуместное!
Все это - выдумки, все это - вымыслы,
здорово, знать, тебя яблоком треснуло!
Не изучаю стратегию с тактикой,
без подготовки и без напряжения
я вечерами брожу по галактикам,
я презираю закон притяжения.
Что же, что я невесомо-бездомная...
Мне быть притянутой вовсе не нравится
даже к Земле, хоть она - бесподобная,
а уж тем более - к дому и прачечной.
Мне б в этой жизни успеть обязательно
всюду! Пока неземное правительство
не пригляделось ко мне повнимательней
и не прислало мне вида на жительство.

Канитель
И не стихи к тебе, а просьба вроде...
От рыбы вольной, от твари
                          умной,
оглохшей от тиши аквари-
                         умной,
орущей, вопреки своей природе:
Да помоги же мне!! Скажи: кто я?
Перебери молекулы и атомы,
пойди на курсы кройки и шитья
или в кружок патологоанатомов,
твердой рукой,
               жестом точным и верным
вскрой
       малокровье моих откровений:
может, в венозной рубиновой жиже,
в пестрых мотках оголенных нейронов
есть золотая бесценная жила,
ради которой - все. Ради которой.
Ты разъясни мне - пусть фразы избиты! -
что я не зря ежечасно рискую
вылететь с круга, сорваться с орбиты,
что не впустую все, что не впустую...

* * *
Я засиделась здесь не слишком ли?
Или еще в дорогу рано?..
Мне этот город жмет под мышками,
а я ношу его упрямо.
А я ношу его из бедности,
и мне нисколечко не стыдно.
А я ношу его из вредности,
из детского максимализма.
А я ношу его из жалости -
куда он без меня? На свалку...
А я ношу его из шалости
навыпуск. И хожу вразвалку,
как будто нет иной планиды мне,
чем город со следами штопки,
с названьем тряпочно-корридовым
да с вечной башнею на сопке.

* * *
Цветные разводы от стекол
на складках немнущихся риз...
Апостолы Павел и Петр,
Святейшие Глеб и Борис!
За что мне такая награда:
от радости тихой горя,
смотреть за усталостью сада
в дубовую дверь октября?
Глаз щуря - нахальный и карий,
что с детства с разрухой знаком,
топтать богатейший гербарий
расшитым цветным сапогом?
Какую готовить расплату
за жизнь средь осенних кулис,
апостолы Петр и Павел,
святейшие Глеб и Борис?

* * *
Чтоб от тоски в Сибири не пропасть,
я снова к югу направляю бег.
А у тебя совсем иная страсть:
ты любишь снег. Ты - снежный человек.
Солгу тебе, что нет тебя на свете,
поверю, что ничем с тобой не связана.
Ты - Снежный Человек. Ты - Йети.
И жизнь твоя наукой не доказана.

* * *
Уж тридцать лет живу
без имени, без лоска,
без толка.
От Божьей Искры
раскурила папироску -
и только.

* * *
Но он еще живет.
Еще во что-то верит.
И думает, что он совсем немного пьет.
Но кончилась теплынь.
Полынью пахнет вермут.
И полынью зрачка затягивает лед.
Быть может, он еще пробьется, он сумеет,
он наберется сил, уж не впервой - всплывет!
Ведь тот высокий слог, которым он владеет, -
спасательный жилет, и он не подведет!
Но он рожден летать. Он плавать не умеет.
Все перья вымокли. Надежды никакой
на тот высокий слог, который им владеет
и водит за него бескровною рукой.

© Татьяна Долгополова, 2002
© Сибирские писатели, 2002