Марины Саввиных

"Усталость отодвинь..."

В сборнике "Маленькая сюита для голоса с дождём", 1997

* * *
Усталость отодвинь, как шкаф или комод...
Пусть сразу тяжело, но после станет легче...
Смотри-ка, бойкий луч по ниточке снует,
Пробив дощатый кров на дрогнувшем крылечке!

По нити дождевой, по нити дождевой...
Как в ливень упадешь - так потеряешь голос,
Сравняв себя с травой, и выпьет голос твой
С водою корневой - надменный гладиолус...

Рассеянный гордец, он шпагою своей,
Опутанной дождем, грозит иным Вселенным:
Чем бремя тяжелей, тем стан его прямей,
Его еще никто не видывал согбенным!

По нити дождевой осколок световой,
Пульсируя, снует, назло крыльцу и тучам...
Давай же, соскользни по нити дождевой,
Как семечко в гряду, в круговорот живой,
Сомкнись с самим собой в его котле кипучем!..

* * *
Под стук дождя по жести подоконника,
Под трепет ветра в потрясенной кроне
Бессонною душой огнепоклонника
В ночи лечу - во тьме ее и звоне...

Толкутся мотыльками тени-странницы,
И потолок раскрыт, как опахало...
Изгнанницы твоей или избранницы
Мне нынче кубок выпить надлежало?

С какой звездой моя огнем поделиться?
На чьем полу рассыплется мой пепел?
А ну как счастье - сущая безделица,
И ты его лишь из презренья не пил?!

* * *
Сухие розы... розовый бессмертник...
Попробуй розы запихать в конвертик -
Живое не удержишь на весу!
Но как же я держу тебя, несу,
Молочно-фиолетовый початок,
Делювиальной драмы отпечаток,
Боль... медленно-тяжелая, как воск...
Ужасная, как свист дежурных розг,
Как дальний гул в песках прозрачной прозы...
Сухой бессмертник и сухие розы...

* * *
Вот тебе мои сто сорок свечек
И моя дорога из песка.
Не сдавайся, братец мой кузнечик,
Жестяному посвисту листка!
Хочешь ли хорошего летанья?
Так летают, пальчик уколов.
Кто же унимает жар скитанья
Дымом кем-то выдуманных слов?
Если бы прорваться не хотела,
Как артезианская вода,
Изнутри стрекочущего тела
Обоюдоострая слюда,
Можно бы хитиновым калифом
Царствовать над маревом... в глуши,
Мифами объятой, словно тифом...
Только для очнувшейся души
Панцирь - ненадежная облатка...
Полдень щелкнет, как змеиный зуб,
Промелькнет оранжевая складка
Чьих-то улыбающихся губ,
И в тумане, на краю востока,
Встанет тень незримой Каабы,
Что влечет любовно и жестоко
Всякого - взыскавшего судьбы...

* * *
Голубые, как вены, руины
Голой веткою вниз по запястью...
Ты костлява, рука балерины,
Ненормальных зовущая к счастью.
Черный газ и - разрывом - коленка...
А еще этот визг за спиною!
Огнедышащий танец - фламенко.
Болеро же, как стыд, ледяное.
Только вальса ночная долина...
Раз-два-три... не работа - прогулка...
Умирать - отлетая... так длинно...
Так томительно, страстно и гулко
Отлетая... как дымка подола
Отлетает в классическом шаге,
Как от уст отлетает Эола
Лепестки папиросной бумаги...

* * *
Весь город хладнокровен был и глух,
Как кто-нибудь пурпурно-иглокожий,
Когда по нем прошел Маэстро Слух,
На маленького ворона похожий.
Распялившийся мокрою звездой,
Лениво-липкий, вялый, сладострастный,
Весь город был питательной средой
Для музыки его взрывоопасной.
Невыносимым жаром осиян
(Значением бессмысленного бега),
Он был похож на бога марсиан -
Торс ворона, а крылья человека.
И суетилась тихая вода
Зализывать прорехи по картинам,
Чтобы не оставалось и следа...
Но Слух прошел... и дальше - не пройти нам...
Тот, кто рисует в Книге Перемен,
Уже достал чернильницу и кисти...
Бокаччо... Эдгар По... Агата Кристи...
Витрина... Скальпель... Голый манекен...

Байрон и леди
- Милорд, Вы так похожи на рапиру,
Что сбоку мне казались невидимкой.
Ваш взор всегда подернут влажной дымкой,
Как будто Вы грустите по Шекспиру.

- Я титул и коня отдам за лиру,
Но пыл толпы - за шутовской ужимкой.
Так лучше уж с веселой пилигримкой
Босым придурком странствовать по миру!

- Моя старинность и любовь к свободе
Мне доставляют искренность право...
Мой мальчик, Ваши колкости - приправа,
К омарам и отечественной моде.

Звон шпаги и хронометра - аккорд
Вне Вашей грезы... Бодрствуйте, милорд!

* * *
- Кто пришел - точно помнит Бога:
Торопливая речь пророка,
Заскорузлая хламида беглеца
И не наше выражение лица.

- Не оглядывайся так часто -
В петлю, в ров, в душегубку, в тиф!
Все равно куда, Иокаста,
Только прочь от проклятых Фив!

- Душно в разветвленьях коридора.
Я хочу всего лишь взять фонарь.
Как ликуют! Это значит - скоро
Будет в Фивах царь!

- Что стоишь?! Чтобы век кориться?!
Тигру в когти, в концлагерь, в тиф!
Вон венец с головы, царица!
Прочь - от Фив!

* * *
          С.Ю.Курганову
Мой современник Данте Алигьери
Сквозь щель пифагорейского числа
Увидел смысл в неверии и вере,
Узрел Добро в самораспятьях зла.

С учтивостью протягивая руку
Незнаемому другу и врагу,
Он родствен лире или родствен луку,
Стрела и песня пробуют дугу

Между его спокойными зрачками,
Где зыблются Голгофа и альков,
Асфальта не касаясь башмаками,
Как темный вихорь между облаков,

Он движется - подобное в подобном...
Себя мы вспоминаем лишь в аду,
В неугасимом пламени, способном
К великому гончарному труду.

* * *
Вы - отрицанье. Помните фокстрот
Под сквозняки танцующего зала?
А профиль Алигьери? Наперед
Про это "нет" я знала, знала, знала...

Кто вырезан из цельного куска,
Не может помнить изначальной точки,
Ни капли, ни зубца, ни волоска...
А нынче свет - лишь белые клочочки.

Декабрьский смог. Улыбка. Завиток.
Рождественского праздника развилка.
Зеленый угол музыки. Затылка
Девического бархатный цветок.

* * *
Я живу последнюю секунду.
Посмотри, как холодно и скудно
Место, завершившее сюжет,
Словно бы меня уже и нет.

Точка. Полночь. Лестница витая.
Черный ход для странников и слуг.
Ты идешь, а я еще витаю,
Над тобой очерчивая круг.

Видишь? Без корысти и обмана.
Это было все-таки жилье.
Просто слишком поздно (или - рано?)
принимать родное за свое

И в глухом предчувствии порога
становиться пищей и питьем
Для идущей, что взяла у Бога
При исчезновении моем

Право петь... и льнуть... и быть живою
Вопреки свеченью мертвых звезд -
Там, где бессловесною травою
Встану я впервые в полный рост...

© Марина Саввиных, 2002
© Сибирские писатели, 2002