Марины Саввиных

Res cogitans

1998

Первая тетрадь (1974 - 1982)

* * *
Четыре звезды - твое дальнее имя.
Костер одинокий - забытое имя.
И воздух лепечет - губами твоими.
И небо темнеет - глазами твоими.

Забыто, забыто - и кануло в Лету.
Мой старый блокнот, шелестя, облетает.
Виват же, виват, оголтелому лету
И жаркому телу, что меры не знает!

Но только свети мне, святое, святое...
Пятижды проклятое... нежное... злое...
Любимое, горькое - пережитое...
Твое и мое молодое былое...

Четыре звезды - твое милое имя.
Четыре строки - твое чистое имя.
И страсть обжигает очами твоими,
И горе глаголет - устами твоими...

* * *
Милый, милый, может статься,
Нет святынь под небесами...
Мне с тобою не расстаться,
Не закрыть лица руками...

Станет все пустым мечтаньем,
Беспредметным разговором,
Но ответь мне на прощанье
Хоть одним влюбленным взором,

Хоть одним пожатьем беглым
Рук - холодных и тревожных,
Ненадежных, невозможных,
Между облаком и пеклом!..

* * *
Молись о долгой ночи, кратком дне,
О ясной мысли, сердце осторожном...
Молись о невозможном - обо мне,
О стали, стосковавшейся по ножнам,

О звуке, плачущем вне душ и сфер,
О глине, исступленно ждущей формы,
О речи, призывающей размер,
О море, чей туман не рвали штормы...

Молись, мой ангел, а потом шепни,
В слезах к моим ладоням приникая:
"Офелия, о, радость, помяни
Меня в своих молитвах, дорогая...

Молись о долгой ночи, кратком дне,
О ясной мысли, сердце осторожном,
Молись о невозможном - обо мне,
О стали, стосковавшейся по ножнам..."

* * *
Твой камень - изумруд.
Он зелен и лукав.
Мой - бирюза, и нет
Камней нежней и тише...
Не прячь пустую грусть,
Как фокусник, в рукав:
Ты - птицелов, а здесь
Живут хорьки и мыши.
Бессмыслица нужна,
Как телу - гибкий хрящ,
Всему, что носит смысл
И замышлялось тонко...
Зеленый небосклон
Бутылочно блестящ,
И зелены глаза
У твоего ребенка...
Мой камень - бирюза.
Твой камень - изумруд.
Блестящая игра,
Диктуемая свыше:
Ладошка - бирюза.
Запястье - изумруд.
Ты - птицелов, а здесь
Живут хорьки и мыши...

* * *
Это парки, парки, парки
Тополиный свежий пух
Собирают утром в парке,
И тревожно ловит слух
Их шагов мышиный шелест,
Еле слышный шепоток,
И под сенью сонной, невесть
Отчего - дрожит листок...
Здесь уже преданий область,
Знак молчания - устам...
Тополиный легкий облак
Расстелился по кустам...
И летают над кустами
Руки худеньких старух:
Чтобы дух свести с устами
Нужен самый нежный пух!
.........................
Славьтесь, полные корзины,
Прялка вычурной резьбы!
Ночью облак тополиный
Превратится в Нить Судьбы.
Ветку пряную укропа
Бросив в бронзовый котел,
Оборвет ее Атропа
И помолвит: "Век прошел".

* * *
Откуда ты, тоска по слову?
Петуший крик, звериный зык...
Жизнь посвятить меня готова
В свой непридуманный язык.

Но я плохая ученица.
Моя душа - честней меня,
Как птицы темная зеница,
Как разум волка и коня...

В ней бродят древние наитья,
Разрыв-трава и сон-трава,
Но как могла бы воплотить я
Их в полновесные слова?!

Откуда ж ты взялось, рекомое?!
Ужели вправду неспроста
Стянуло жесткою оскомою
Многоречивые уста?..

* * *
Вот эта комната, где столько лет подряд
Из всех щелей курилось нетерпенье,
Где прял печаль незримый шелкопряд,
И половиц таинственное пенье
Напоминало - за звучком звучок -
О временах жестокого романса,
И по ночам в углу твердит сверчок
Одну и ту же фразу... из Сен-Санса...
И тот же ритм тарелочки окон
Подхватывали, глухо, но задорно,
И ходики, и в кухне капель звон,
И электрички страстная валторна...
А Муза, прислонившись к косяку,
Такой казалась строгой и смиренной,
Что лист, принявший первую строку,
Нечаянно отсвечивал геенной...

* * *
И нашу рощу ветром просквозит...
В предательстве друг друга обвиняя,
Забыли, что, счастливых, нас хранит
В себе ее распахнутость сквозная...

В ее прозрачном шорохе горит
Тоска неизъяснимая - такая,
Что, милый, ты заплакал бы навзрыд,
В нее по гулким тропкам проникая.

Но где набраться слез? Ведь не впервой
Тебе метаться, клясть и класть поклоны,
И требовать повинной... мировой...

А в роще поселился дух зеленый,
Неслышимый, незримый, но живой -
В стволах гудит и расправляет кроны...

* * *
Злой гений, трогающий стекла,
Лишь сотрясает их, когда
Над головой, как меч Дамокла,
Висит холодная звезда...

Мы с ним сегодня счеты сводим,
Оставшись до утра вдвоем...
Всю ночь мы, как под Богом, ходим
Под этим светлым острием.

И все не может примоститься
На наш заманчивый карниз
Большая траурная птица -
Зацепится... и камнем вниз!

* * *
          Н...
Мы ничему не знаем цену,
И слову - менее всего.
Рабыню чувство шлет на сцену,
Пока сознание мертво.

Прощайте, старые кулисы!
Посторонись, притворный вздор!
Я ухожу. Здесь нет актрисы,
Бездарной с некоторых пор...

Я не играю... Я живая...
Впервые в жизни я жива,
К родному смыслу возвращая
Неоценимые слова...

Они для вас дешевле сора.
Они валялись там и тут.
А я вас приняла за вора -
И совершился Страшный Суд!..

* * *
Как пережить мне то, что Вы - другой?
У Вас глаза ламанчского бродяги,
И разве могут быта передряги
Довлеть над Вашей светлою строкой?

Как быть, что не со мною Вы "на ты",
Что Ваши письма коротки и строги,
Что Ваше поле - вне моей дороги,
А в Вашем небе - нет моей звезды?

Как превозмочь, что тягою земной
Не к Вам тянусь, когда по Вас тоскую,
Что любите Вы женщину другую
И перед Богом - с ней, а не со мной?..


Звезда путеводная (1982 - 1986)

* * *
Я - скрипка полдневного зноя.
Я - голос полночной звезды.
Ты тихо становишься мною
К излету последней версты.

Ты мною становишься - тихо,
Так ходики тихо стучат...
Вдыхает судьба-повариха
Не амбру, а кухонный чад.

И, бедное детище смога,
Ты брел бы во мгле наугад,
Когда бы не эта дорога,
Не мой искупительный яд,

Не пламя мое проливное,
Которым становишься ты...
Я - скрипка полдневного зноя.
Я - голос полночной звезды...

* * *
Вон какая трава на буграх,
Где мое Прасознание дремлет!..
Первобытный младенческий страх
Первозданное тело объемлет;

Первомыслью сжимает виски,
Первовзглядом касается света -
И душа ускользает в пески
По зеленым сосудикам лета...

Ты меня, повилика, не тронь!
Пусть в степном заколдованном мраке
Черный пес мою лижет ладонь
И луной наполняются маки:

Я пришла! Пред звездой становлюсь
Близ огня своего и ночлега...
Но еще никому не молюсь
В ожидании ливня и снега,

И еще ничего не прошу:
Ни любви, ни удачного лова,
Потому что неровно дышу
В предвкушении первого Слова...

* * *
Влажное солнце подводных ветвей.
Низкие волны, шуршащие кротко.
Вей из меня свою истину, вей!
В такт моей думе раскачивай лодку!

Берег остался за синей чертой.
Там - за пределами праздного ока,
За самомнением, за суетой...
Море глубоко. И небо - высоко.

Вверх или вниз - не составит труда
Бедной душе... молодой и свободной...
Черная, льнущая к днищу вода,
Ты замолила мой грех первородный!

Только одна тебе ведома цель -
Та, что тревоге сродни корабельной...
Так раскачай же свою колыбель,
Так убаюкай тоской колыбельной!

К морю
Сине море. Тихий океан.
Ласковая грозная marina...
По тебе печаль моя старинна,
Как кривой пиратский ятаган...

За мои земные пустяки
Не сулило ты мне благодати,
Что же сердце рвется на куски
Синевы твоей просторной ради?!

Может, память множества веков,
Странная, как азбука этрусков,
Дремлет где-то между позвонков -
Так же, как в изгибах лепестков
Бледно-фиолетовых моллюсков?!

Может быть, когда-то, в глубине,
Без сознанья, голоса и глаза,
Я лежала на пурпурном дне,
Ожидая Божьего приказа -

И дрожали надо мной, клубясь,
Трех Лемурий лунные обломки...
О ненарушаемая связь!
Непереступаемые кромки!

...............................

Здравствуй, Море! На седом мысу,
Изогнувшемся, как птичий коготь,
Добрый зверь, мурлычущий внизу,
Хочется рукой тебя потрогать!
Вот он, вот, искомый край земли!
А за ним - все только повториться,
Чистый снег и чистая страница...
Время слез однажды возвратится,
Чтоб мы вновь его превозмогли...

* * *
Шамора, Шамора, Шамора, Шамора...
Как заклинание палеолита...
За море, за море, за море, за море
Дуй без оглядки - дорога открыта!

Там, за грядой горизонта туманного,
Неба и моря встречаются токи,
И в ореоле мерцания странного
Град Гелиополь встает на востоке...

Шамора, Шамора, Шамора, Шамора...
Град Гелиополь над маревом сонным.
Бросила берег и дом свой душа моя -
И растворилась во вздохе муссонном...

Адыгея

1.
Лиловые лозы на белых и желтых камнях.
Змеиной тропою тягучая вьется дорога.
Зеленое солнце в ее разветвленных корнях,
Как праздничный бубен в руках виноградного бога.

О, гром молодой! раздающийся с той стороны -
И неба, и скал, и навек изумленного взгляда!
Раскаты твои над напрягшейся гроздью слышны
В бродилище света, в янтарных лучах винограда...

Но древнее знанье какое столетье лежит
Меж темных листов этой - будто не читанной! - книги:
Что скоро придут и плоды твои снимут адыги,
И бронзовый сок по широким лоткам побежит!

2.
Сухая жаркая тропа,
Опавшей устланная хвоей,
Плетется в гору, и легко ей
Спешит довериться стопа.

Но это вовсе не пустяк -
По ней спускаться и взбираться...
Здесь дважды два - попасть впросак
И, растерявшись, затеряться:

Настолько воздух прян и густ,
Кизил в своих колючках красен,
Незрим коварный чертов куст
И взгляд попутчика опасен!

Лишь сосны светятся, чисты
В своей реликтовой печали,
Как будто помнят о начале
И скал, и неба, и воды,

Да моря нежные клочки
Блестят сквозь их седые ветки,
Как в золотой паучьей сетке
Растрепанные мотыльки...

* * *
Свете небесный! Что рано потух ты?!
Жалко мне, мало мне солнечных дней -
С Тихой, туманной, таинственной бухты
Ночь наплывает без звезд и огней...

Мне ли глядеть на пустые вороты,
Мне ли минуты тоскливо считать,
Мне ли в часы запредельной дремоты
Ветхие нитки в отчаянье рвать?..

Нету мне отзыва, нет мне ответа...
Только по сопкам летит во весь дух
Круглое красное облако... Это
Свет мой небесный, что рано потух...


Ведьмино кольцо (1987 - 1993)

* * *
Я новое имя в бреду повторяю.
В чужих небесах беспокойно скользя,
Душа неразумная мчится по краю,
Которого взглядом коснуться нельзя!

Там ветер железный звенит стременами,
И слышится песнь, леденящая кровь...
Но что-то уже совершается с нами,
Какую уздечку себе ни готовь...

И страшно подумать, как много я знаю,
Когда незнакомую руку беру...
А горькие губы вода ледяная
Уже обжигает в полночном жару...

* * *
Под стук дождя по жести подоконника,
Под трепет ветра в потрясенной кроне
Бессонною душой огнепоклонника
В ночи лечи - во тьме ее и звоне...

Толкутся мотыльками тени-странницы,
И потолок раскрыт, как опахало:
Изгнанницы твоей или избранницы
Мне нынче кубок выпить надлежало?

С какой звездой моя огнем поделиться,
На чьем полу рассыплется мой пепел?
А ну как счастье - сущая безделица,
И ты его лишь из презренья не пил?!

* * *
Под ледяною твердою корой
Твоя душа, птенец оцепенелый,
Не хочет признавать меня сестрой,
Что с нею, наболевшею, ни делай:
Не хочет брать из рук моих еды,
Ни песен, ни молчания... ни слова...
О! даже под угрозою беды
Ей, видимо, не надобно чужого...

* * *
Ты - вода моя живая,
Родничок под строгой сенью...
Наклоняюсь - и не знаю,
Гибель ждет или спасенье.

Если смерть - прими без скорби,
Вдохновляясь прошлой статью...
Если жизнь - спины не сгорби
Под ее бесценной кладью.

* * *
          В.Н.К.
Пусть это будет в нашей жизни:
Не пьяный мед, а - пряный чай...
В беспроигрышной дешевизне
Причастия не расточай!

А что нам дорого, то - наше,
И там, где тлеет уголек,
Есть место тайное для чаши
И многоточье между строк...

Не скудный сколок дружбы пресной,
Не воровское забытье -
Но посмотри, мой друг небесный,
На отражение мое...

* * *
Бедный нежный ангел мой
Прячет крылышки цыплячьи,
Грустно шлепая домой,
А ко мне спеша - тем паче...

Подойдет - ладонь влажна,
Пахнет грубой папиросой
Голубая седина
Головы черноволосой...

Но когда я крепко сплю,
Занят он чудесным делом:
Все, что мыслю и люблю,
Наделяет звездным телом!

В лунной ласковой пыли,
Словно дав судьбе острастку,
Оторвется от земли,
Сбросит будничную маску,

Станет равным меж планет
Без особенных усилий,
И польется чистый свет
От оранжевых подкрылий...

* * *
Раздала я свой хлеб, проворонила дом,
Друга милого выгнала прочь.
Вот и льется сквозь душу мучительным льдом
Голубая апрельская ночь.

На коленки бы мне - да под тот образок,
Что у бабушки в красном углу,
И во сне, что, как смертная мука, высок,
Догореть на холодном полу...

Научи меня, Дева, терпеть и молчать,
Не искать ни суда, ни вины:
Наложи на уста золотую печать
Первозданной Твоей глубины...

Певчие облака

1.
Из этой боли суть ее извлечь
И превратить в единственное Слово,
Да так, чтоб после не утратить речь,
Платя с лихвой за золото улова...

Немыслимое это мастерство
Исполнено такой смертельной муки,
Что впору отказаться от него
И навсегда окаменеть в разлуке!

Так что ж тогда и временный успех
И гонка за земной непрочной славой,
Когда слова, что сокровенней всех,
На сердце оставляют след кровавый?!

2.
Мой украденный Ренессанс,
Я целую твои морщины...
Вечно длиться ночной сеанс
Грустной маленькой Форнарины,
Вечно точится лунный свет,
Свет шафрановый и лимонный,
И вовеки спасенья нет
Для рассеянной Дездемоны,
Ибо нет ни Добра, ни Зла -
Только Бог, Красота и Сила,
Проницающие тела
Платонические светила
И мерцающий в небе путь
На Голгофу из Мирандолы...
Не дано вам с него свернуть,
Мастера флорентийской школы!..

3.
          "Пускай меня простит Винсент ван Гог
           За то, что я помочь ему не мог..."
           Арсений Тарковский
Пусть мне простит бедняга Гельдерлин,
Что до сих пор поэты одиноки,
Что тянется их сиротливый клин,
В земные не укладываясь сроки...

Невольно поддаваясь на обман,
Который повсеместно одинаков,
Сливает гениальный графоман
Поток души с потоком вод и злаков;

Он входит в одиночество, как в храм,
Где трепет свеч и ангельское пенье,
И приобщает Бог к своим дарам
Его золотоносное терпенье...

4.
Дар или крест - все в прелесть превращать,
Чтоб судорогой боли - насладиться,
Смерть на миру трагедией назвать
И этой красоты не устыдиться?!

Когда орел, терзая и когтя,
Выклевывает внутренности бога,
Театр, неискушенный, как дитя,
Всецело поглощен игрою слога!

А эта сладострастная тоска,
С которой не находишь ты изъяна
В великолепной точности мазка
На чреслах у святого Себастьяна!

Художник знал, что допустил обман,
Но как сдержать восторг миротворенья?
И грациозно гибнет Себастьян,
Ничем не оскорбляя наше зренье...

...так вот чему, припав к живым следам
Своим чутьем нечеловечьей меры,
В заговоренных нишах Нотр-Дам
Брезгливо усмехаются химеры!

5.
Над одром усопшего Паскаля,
Наклонив туманные чела,
Ангелы небесные стояли -
Строго, как хирурги у стола.

"Звездный вихрь, летящий к месту встречи,
Разметал листы растущих книг.
Что сказать сумеешь, человече?
Чем спасешься, мыслящий тростник?"

Что-то безвозвратно разверзалось
Вслед скольженью желтого луча:
Мирозданья трепетность и алость,
Вся его прельстительная малость,
Истончалась, тая и журча...

Кто из живших столь не ошибался,
Чтоб, смеясь, глядеть в такую даль?!
А Паскаль блаженно улыбался,
Как беглец счастливый, улыбался
На печальном ложе Блез Паскаль...

6.
          "В чистом поле брошусь на траву
           И врагов на праздник позову..."
           А.Чмыхало
Становится безжалостно строга
Правдивая основа целой жизни -
И вот у человека нет врага,
А есть седой сотрапезник на тризне.

Как ни растленна слава у людей,
Блажен, кто превозмог ее объятья,
Тогда у человека нет судей,
А есть лишь соучастники и братья.

Так время сопрягает имена
Всего, что есть, - судьбою, слово в слово:
"Во всем - твоя заслуга и вина,
И нет на свете ничего иного!"


Фамильное серебро (1993 - 1995)

* * *
Что поешь мне, скворец, упокой или здравие?
Колокольцев своих для меня не жалей!
Кто поставил багряное Слово в заглавие
Вовсе было законченной книги моей?

- Тот, Кто помнит конечное все и начальное:
Тьму начал без концов и концов без начал...
Это Слово багряное, Слово печальное -
Твой восход и закат... Твой полет и причал...

* * *
Облетает сирень, облетает,
Оплывают лиловые свечи,
Неотступно над нами витают
Наших завтрашних мыслей предтечи.
В душном, грешном, больном и беспечном,
В час, лишь косвенно сердцу известный -
Что-то носится в воздухе млечном,
Чем-то полнится купол небесный,
Словно зов, отдаленно-воскресный,
В восклицанье сквозит просторечном...

* * *
Только горе оставит свой след
На девическом лбу беспечальном,
Озаряется каждый предмет
Только в муках огнем изначальным.
Нас нещадно калили в печи,
Где вплавляется главное знанье,
Но твое растворенье в ночи
Все равно для тебя - наказанье?..
Сколь же выше отпущенных сил
Небеса расколовшая тяга!
До того, как ты печки вкусил,
Разве мною ты не был, бродяга?!
Или, множась в земных зеркалах,
Лишь в тебе я себя не встречала?
Или страшная память начала
Не гудит в позвоночных стволах?
Да не лгут ли, что мертвой водой
Утоляется жажда покоя?!
Слышишь, как голосит козодой
За Смородиной, черной рекою?..

* * *
И на камнях Им созданного мира,
Привычный завершая ритуал, -
Дитя, не сотвори себе кумира, -
Во прахе Божий Ветер начертал...

Просторный выдох... дрогнувшие веки...
Обвал секунд по девяти кругам...
О чем тоскуем, люди-человеки?
Каким, тоскуя, молимся богам?

Оставлены, заброшены и сиры
С тех пор, как устыдились слова "тварь",
Мы сами себе - боги и кумиры...
Мы сами себе - сущность и словарь...

* * *
Кленовый лик над глиняною кружкой -
Венец неприхотливой красоты...
Как долго я была твоей подружкой!
Ах, осень-осень... чья-то нынче ты?

И чей сегодня праздник в роще, зыбкой,
Как тихий трепет именинных свеч?
Концерт для меланхолии со скрипкой,
Древесных душ коснеющая речь...

Дослушаем излюбленную фразу
Уже померкших бронзовых осин...
Так с нами не говаривал ни разу
Их сдержанный, но страстный клавесин.

А может, просто слушать не умели,
И слышать не хотели - мы с тобой...
Пусть допоют свое виолончели,
И нить финала вытянет гобой...

* * *
Храни меня, веселие земное,
Колокола рассвета и заката,
Колокола полуденного зноя,
Свирель сестры и звонкий бубен брата...

Храни меня, простор моей свободы,
Живого мира слаженность и сложность,
Нерасторжимость мысли и природы
И радости счастливая возможность!..

О, радоваться редкая возможность,
Святое лоно Веры и Печали!..
Мой лоб горяч, и в этом - непреложность
Того, что мне еще не отзвучали

Колокола рассвета и заката,
Колокола полуденного зноя,
Свирель сестры и звонкий бубен брата -
И пращуров молчанье земляное...

Монолог анархиста
          А.К.
Не плачь, Катрин, ведь ты давно в опале
У собственной судьбы... зажги свечу...
Молись, Катрин... мы встретимся едва ли!
Я так люблю, что встречи не хочу.

Вернись к себе... к истоку и к порогу...
Я - излучаю. Я уже погиб.
Не дам себя ни Сатане, ни Богу!
И лишь плеча пленительный изгиб

Да влажный свет над нежно-карим оком -
Всегда со мной... Проклятая узда!
Свобода - путь, не оскверненный сроком,
Незнамо с кем, неведомо куда...

* * *
          "Amiamo or quando
           Esser si puoto riamato amando..."
           Tasso
Я с Вами хочу неземной простоты,
Подобной китайскому шелку,
Где камни и ветки, вода и цветы
Мелькают сквозь ткань втихомолку...

Не надо бегущие мысли ловить,
Разгадывать тайну влеченья,
Любите, покуда хотите любить -
Предмет не имеет значенья.

* * *
Не в том грешна, что с кем-то мед пила,
А голова, хмелея, не пылала,
А в том, что в зряшных поисках тепла
Чужой души отведать пожелала...

Душа чужая, замок из стекла,
Недостижимый с самого начала -
Там все, что я на свете поняла,
И все, чего я так и не узнала!

Во мне дрожит твой отраженный свет,
Душа, от века темная, чужая,
Но между нами сопряженья нет!..

И жаждущее сердце обнажая,
Как будто плоть продажную - при всех! -
Души чужой взыскую!.. Вот где грех!

* * *
О, мне не надо утешения!
Один Господь меня утешит -
Меж облачного мельтешения
Кору с души моей отешет!

Что ж... Нет взаимопонимания!
Слияние недостижимо!
Но разве легче сочетание
Живого пламени и дыма?

Мой ангел! посвяти парение
Глухому обмороку тела!
Не вознесенья, а смирения
Я так хотела... так хотела...

Московский дневник

1.
Москва! Москва! я пью тебя взахлеб,
Как, может быть, Вийон не пил Парижа...
Пока тебя до камешка не сгреб
Ухватливый рассудок нувориша,
Пока в душе, устроенной хитро,
Твой утренний избыток пузыриться,
А в инфернальных сумерках метро
Мерцают человеческие лица,
Пока из мглы твоих колоколов
Ветвятся корни завтрашнего неба,
Покуда не обносишь горсткой слов,
Да и куском сегодняшнего хлеба
Не попрекнула: медленным камням
Дозволила мои погладить руки...
Дано ли мне войти к святым теням
И взять хотя бы часть их вечной муки,
Омыть себя сознавшую вину
Слезами пробуждающейся веры
И всю тебя - такой, какой хлебну -
Любить без разумения и меры?..

2.
          В.Л.Харазову - с благодрностью.
Нет гнезда на земле у Харазова.
Здешний ворон - полешко в печи.
Высь лебяжья - нора дикобразова.
Своенравная свечка в ночи.

Бочка киника (верх неприличия!)
Частным духам сдается внаем -
Весь в опилках былого величия
Сам синопец сидит за столом.

Круглый свет - то ли рюмка - бездонная,
То ли сердце - открылось до дна...
Где твой дом, синева заоконная?
Где гнездо твое, птица-луна?

3.
          "- Для кого ты пишешь?
           - Для себя.
           - Для чего ж печатаешь?
           - Для денег".
           Из переписки Пушкина.
Дитя на дудочке играет.
Шуршит подземный переход.
Дитя монеты подбирает,
Не озираясь на народ,
Не удостаивая взглядом
Творящих милостыню рук -
Не нашим мелочным усладам
Предназначался этот звук...
Душа за хлеб не продается,
Одною музыкой сыта.
А жизнь ревнует и плюется,
И сетует, и к телу жмется,
И просит ягоду с куста -
Пусть так, за жалованье птичье,
Как Людвиг или Амадей, -
Пока не вышло из обычья
Жалеть блаженных у людей...

Три сонета

1.
Разве ты не возвышен привычным порядком:
Стоит только тяжелые веки сомкнуть,
Вылетает душа за таинственным взятком,
Обнаружив свою внетелесную суть?!

И каким бы тогда ни клубился упадком
Обомлевшей империи слякотный путь, -
Ты в своем словаре, неожиданно кратком,
Для вчера и для завтра найдешь что-нибудь...

Но текущей минуты бряцанье и топот...
Но никчемность... но стыд... но больные глаза...
- Не гнушайся, дитя! это - подлинный опыт!
Это страхом во прах, а судьбой - в небеса:

В кристаллический холод разумного мрака,
Под надзор справедливых светил Зодиака...

2.
          "Суровый Дант не презирал сонета..."
           Пушкин
Не презирай сонета, милый друг,
За строгие формальные начала...
Когда еще поэзия звучала,
Столь точно повторяя сердца стук?!

В решетку строчек втиснув каждый звук,
Чтобы строфа вздувалась и трещала,
Но мысль необозримую вмещала,
Замкнув и разомкнув собою круг.

Расставлены четырнадцать зеркал,
Друг другу сообщающих движенье,
И если остановишь отраженье,
Считай, что ты попался и пропал:

Коротенький щелчок - и ты внутри,
И вечно синим пламенем гори!

3.
Не жаль, что ничего не повториться,
Не жаль, что все придумано не мной,
А жаль, что эта чистая страница
Мне не предстанет больше - целиной!

Останься же неведомой страной,
О выдумка моя, о небылица!
Не торопись проститься с тишиной
И ливнем оглушительным пролиться!

Не нарушай округлость темноты
Младенческим своим косноязычьем,
Покуда не пресытилась безличьем
В живой воде немая тень звезды,

Предшественница зыбкая твоя,
Посланница иного бытия...


Res cogitans (1995 - 1997)

* * *
          "Ворон по кличке Никогда..."
           Э.По
Черный ворон Nevermor
Наших планов знать не хочет,
Керосиновый мотор
В черноте его грохочет.
Не Эриния, Не Грайя -
Птица бедная слепа!
Я с тобою не играю,
Отпусти меня, судьба!..

Что он, каркая, клюет?
Облака бумажной пыли
Затянули небосвод
И за черный край поплыли;
Скоро мутная вода
Разровняет мира складки...
Никогда... о! никогда!
Люди - смертны. Взятки - гладки.

Черный ворон! Обрати
На меня свое вниманье!
Соизволь произнести
Мое первое названье!
Но сверкающий зрачок
Сквозь меня скользит уныло:
Север. Запад. Юг. Восток.
Все, что будет. Все, что было.

Не Эриния, Не Грайя -
Птица бедная слепа...
Я с тобою не играю.
Отпусти меня, судьба!

* * *
Рассвет, насквозь пропитанный слезой,
Готовою сочиться отовсюду,
Напоминает мне палеозой,
Как боль в глазах - недавнюю простуду.

Я помню танец бликов голубых,
До слуха и тем более - до зренья,
И шелест мыслей, теплых и слепых,
Как силы тяготения и тренья.

Я помню свет, который пламенел
Так, что приподымалось и густело
Во множестве живых и мертвых тел
Мое несуществующее тело...

* * *
          С.Ю.Курганову
Мой современник Данте Алигьери
Сквозь щель пифогорейского числа
Увидел смысл в сомнении и вере,
Узрел Добро в самораспятьях Зла.

С учтивостью протягивая руку
Незнаемому другу и врагу,
Он родствен лире... или родствен луку...
Стрела и песня пробуют дугу

Между его спокойными зрачками,
Где зыблются Голгофа и альков...
Асфальта не касаясь башмаками,
Как темный вихорь между облаков,

Он движется... подобное в подобном...
Себя мы вспоминаем лишь в аду,
В неугасимом пламени, способном
К великому гончарному труду!

Existencia
Есть у телеги - колея.
Есть у ковра - основа.
А у меня есть только я
И мыслимое слово.
Я наполняю сей сосуд
Своим существованьем,
И несравним мой странный труд
Ни с ковкой, ни с ваяньем.
Я не поставлю рядом с ним
Резца благое дело:
Так только духа горький дым
В живое входит тело...
Лети, явление ума,
Во мрак строки соседней!
Свобода там или тюрьма -
Узнаю я последней...

* * *
Млечный Путь над рекою расплывчат и тощ.
Удержусь ли на шатком краю?
Я хочу в глубине этих шелковых толщ
Испытать кистеперость свою.

Мне не нужно сокровищ манящего дна:
Лишь бы телом волну проколоть;
Лунным льдом от макушки пронижет она
Мою теплую темную плоть...

Расцвету в черноте серебристым цветком,
Блеском игл на лету изогнусь,
Шевельну, холодея, грудным плавником
И муреной под камень втянусь.

Если б только не жалобы ближних огней,
Не податливость легкой ладьи,
Не журчащая Речь под ладонью моей,
Не птенцы и не звезды мои...

* * *
Марсианская кровь отходящих дерев.
Эти сгустки, потеки и пятна.
Дребезжащего рога охотничий рев,
Чтобы рваться куда-то обратно:
Ведь любое стремленье - попятно...

Олимпийское небо плывет по пятам,
И темны его грешные вопли:
Продолжают роптать по его проводам
Те, которые прежде усопли...
Колыбель наклоняется? гроб ли?

Молчаливый чистильщик сгребает тела
Отходящих - в небесную точку...
Там когда-то душа невесомой была,
Но, пропев свою первую строчку,
Сотворила себе оболочку -
И упала... И, вставши, пошла...

* * *
Я бы даже сказала: триумф предвкушенья ухода...
За домашней стеною - какой-то тревожащий стук.
Вариант с кастаньетами - и "Арагонская хота"
Выбивает судьбу из твоих притерпевшихся рук.
Ночь и ветер стучат. Ночь и ветер владеют умами.
Каждый - ночью и ветром хотя бы однажды судим:
По рукам и ногам обовьет змеевидное пламя -
И веками потом можжевеловый стелется дым.

Causa sui
Пространство и время. Причина и связь.
Короткая струнка внутри напряглась.
Звенеть бы - да страшно холодного неба.
Оно подглядит - и останусь без хлеба.
Подсмотрит, как значу я здесь без огня,
И я потеряю причину меня
И буду носиться без всякой причины
Ошметком планктона в рассоле пучины...

* * *
          "...ножки Терпсихоры..."
           Пушкин
Сумасшедшие яблони... Танец экстаза...
Терпсихор обмирающих смятые пачки...
Кто желает любви, не получит отказа
В причащении таинствам белой горячки.

Пусть бы все на мое исступленье глазели!
Кто не помнит себя, не почувствует срама...
Восхитительным ножкам безумной Жизели -
Не ходить по дорожкам, не шествовать прямо...

* * *
Я знаю, что такое минованье,
Свободное мгновенья мановенье -
И никакое наименованье
Не упраздняет права на забвенье...
Когда же я сама себя забуду,
Никто мне больше цели не укажет,
И темный мир, как и пристало чуду,
Жужжащим хаосом передо мною ляжет...

* * *
Законны причины дорог и туманов,
Чей смысл - обволакивать плотно и глухо,
И нужно особое качество слуха,
Чтоб следовать этой тропинкою Духа...
Меня не заметил бы критик Тынянов
Среди монотонности гласных пустот,
В которых пространство гудит слоговое,
То нежно свистя, то томительно воя -
Но ты поглощается им с головою,
Как пастбищной мглой поглощается скот...

* * *
Как звери, из привычных темных нор мы
Ползем на свет, вздыхая и урча,
Когда речная рябь словесной формы,
Подобная движенью скрипача,
Который выполняет пиццикато,
Таинственно очерчивая дно,
Где псевдоисторическое злато
С мифических времен погребено...

* * *
Я без маски в Реке Карнавала
Среди черных и желтых гондол.
Всевозможные жала и жвала
Опрокинуты в общий помол.

Клавесин допотопный отстукал
Четверть чистой судьбы - до крестин...
Всюду руки и головы кукол,
И хрустит их чернильный хитин.

Небо с красною пеной связует
Тот, чей зев плотоядно разверст, -
И уже на меня указует
Отягченный рубинами перст:

"Господа! наступает развязка!
Пусть целуются Святость и Грех!
Будет сорвана лучшая маска,
Самый крепкий расколот орех!"

- Отойдите! не ведьма! не жрица!
(Припадаю ко дну - ни гу-гу!)
Я когда-то могла притвориться,
А теперь, хоть убей, не могу!

Не гляди в меня, века отродье,
Затаюсь - дотяну до конца!
Окровавленной кожи лохмотья -
Вот предельная правда лица!

* * *
          Е.Байкаловой
Обожженная лампа качнулась - и вкось
Улетело твое покрывало...
Не тревожься. Мир тверд, как слоновая кость.
Вот и утро. Конец карнавала.

Мы прощаемся - мальчики хором поют.
Ночь - фиалковой клумбой - увяла.
Нам уже неуместно и холодно тут.
Утро мертвых. Конец карнавала.

На крючок - белоснежную маску греха.
Под кровать - каблучки и рубины.
Над руинами площади - крик петуха
И разорванный плащ Коломбины.

* * *
          Всякая душа - невидимка...
Мерзлый город. Морок. Дымка.
Корка черного мороза.
Хочет бедный невидимка
Моментального наркоза.

В темноте, вопя от боли,
Липнет к сумрачным прохожим,
То ли слишком тонко-, то ли
Чрезвычайно толстокожим.

Эти - глухи. Эти - слепы.
Нестерпимо мирозданье,
Кирпичи его и скрепы,
Объяснений ожиданье,

Чья-то битая посуда,
Строп скрежещущее тренье -
И неведомо откуда
Возникающее зренье...

Вспышка. Светлое окошко.
Чисел ломкая колонка.
Вот и все. Так надо, крошка.
Засветилась фотопленка...

* * *
Ты учил меня, философ,
Не бояться ничего,
Даже каверзных вопросов
Своеволья своего.

Самознанье, своеволье,
Мозга дряблого корысть.
Манускрипт потрачен молью.
Ей досталось, что погрызть.

Но промолвленного слова
Даже ржавчине не съесть -
Такова его основа,
Тайна, промысел и честь.

Друг - хитер. Жена - сварлива.
С кем же, право, диалог?
Демос ропщет справедливо
На преподанный урок,

Ибо чувствуют Афины
Близость бдений и утрат...
Кроме этой красной глины
Есть ли что-нибудь, Сократ?

Тема 1902 года
Над проклятой милой землею,
Откуда мычанье и лай,
Где мак обручен с коноплею,
Летает святой Николай.

Пусть крылья его из фанеры,
Но двигатель знойно звенит,
Как будто витки хабанеры
Влекут бонбоньерку в зенит...

Сия беззаконная пташка
Летает на крыльях любви -
Доспехи Его и упряжка,
Игрушка Его и кондрашка,
И слава, и срам... C'est la vie!

Пространства надземные узки -
Витать, тосковать, ревновать,
Ругаться и петь по-французски,
По-русски - молиться и звать.

А значит - далече, далече,
Туда, куда вымышлен путь...
До точки назначенной встречи -
Зажмуриться лишь и вздохнуть.

Там скатерть, расшитая гладью,
Цветы за лиловым стеклом,
Мережка по белому платью
И праздничный свет над столом...

"Вчера, а не завтра, родимый,
Над рыжим откосом стою...
Но вдруг из обломков и дыма
Я выхвачу душу твою,

И только во мгле кинопленки
Развеются грезы грозы -
Обугленные перепонки
Волшебной твоей стрекозы..."

Тема 1547 года
          "Он со своей стороны любил ее так, что как он мне говорил,
           его огорчает только одно: когда он пришел посмотреть
           на нее, уже неживую, то поцеловал только ее руку,
           а не в лоб или в лицо. Из-за этой смерти он долгое
           время оставался растерянным и как бы обезумевшим".
           Асканио Кондиви
Ангел ласковый, замедли свой полет,
На земле, припав с мольбою христорадца,
Микельанджело целует нежный лед,
Не умея с добротой твоей расстаться.
Что он шепчет, этот грешный человек,
Как в тоске неумолимой плачет глухо,
Не увидишь - не подымешь мертвых век;
Не услышишь - пустоте не внемлет ухо...
"Я из бреда душу камня извлекал.
Был смирнее звонаря, хитрее змия,
Целомудренней нагих каррарских скал...
O Vittoria!.. o vita, vita mia!..
Милая, когда бы камень или медь
Заменяли духу дом живого тела,
Я бы знал, что мне положено посметь!..
Но душа твоя - бездомной отлетела...
В бесприютности, безвидности своей
О несбывшихся объятьях не тоскуя,
Не придет она к одру моих страстей
И единственного в жизни поцелуя..."

Бытие

1.
          "И Дух Божий носился над водою..."
           (Быт., 1, 2)
Творящий Дух носился над водами
И возмущал недвижность сонных вод:
Гекзаметров ритмичными рядами
Вздувался потревоженный испод,

Влекомая горе первооснова
Натягивалась туго, как струна,
Покуда разворачивалось Слово
Во все свои пространства-времена...

2.
          "Бог усмотрит себе агнца..."
           (Быт., 22, 8)
Ни лаврами, ни плачущими ларами,
Ни счетом нулевым не дорожа,
Живет Твоими замыслами старыми
Тебе лишь подотчетная душа.

Каштаны из огня? Увы! не скоплено
На скорбный марш, не то чтоб есть и пить...
Собрать бы жизнь, которая раздроблена, -
И чистым всесожжением скрепить!

Так повели идти к подножью Мории,
Яви Свою единственную власть!
Нет у души проверенной истории,
И нет руки, чтобы ее закласть!

Пешком. Ползком. От горести - до хворости.
Минутный хлеб. Мгновенное питье.
Нож и огонь. Нет недостатка в хворосте.
Да будет усмотрение Твое!

3.
          "И увидел он, что покой хорош и что земля приятна".
           (Быт., 49, 15)
Есть сумрачная правда бытия,
Куда не проникают глаз и ухо...
И только ощущенье острия
Под ложечкой - о ней напомнит глухо.

Какой соблазн - поддаться острию,
Самостоящей гордости в угоду
И пережить беспомощность свою
Как самую последнюю свободу!

* * *
Не называй меня по отчеству -
На публику уловки эти...
Я обживаю одиночество,
Как взрослость обживают дети.

Что в нас меняется? по совести,
Такая оторопь и стужа -
Узнать в конце любимой повести
Игру не мальчика, но мужа...

Ночь Гефсиманская

1.
Под живыми лунными ветвями
Боль моя дала такие всходы,
Что уже не стало между нами,
Господи, бессмысленной природы.
Ничего отдельного отныне:
Спящий мир созрел для пробужденья.
В дрогнувшей космической машине
Началось попятное движенье,
Заскрипели петли старой двери
По дыханьем только что зачатых...
Плачьте, люди, женщины и звери,
Не о мне, о горьких ваших чадах!..

2.
Колкость нежная влажной травы...
Я ей нужен нагой и босой.
- Петр, а Петр! 
                Не поднять головы,
Кудри спутаны сладкой росой.
- Симон, Симон! Гляди, как блестит
Над тобою Господня слеза...
Насекомая тварь шелестит
Там, где дикая вьется лоза;
Звезды движутся мерным путем,
Как всегда, такт за тактом, точь в точь...
Встань, ключарь! не пора ли? Пойдем!
Коротка Гефсиманская ночь...
Встань, апостол! зачтется твой труд!
За Кедроном вот-вот петухи
Отреченье твое пропоют...

3.
Когда с меня одежду совлекут,
И я узнаю тяжесть багряницы,
Могу ли я надеяться, что Суд
Обещанный над ними совершиться?!
Генисарет или зловонный Тибр...
Сапфир венца или шлепок известки...
Они среди своих жестоких игр -
Всего лишь неразумные подростки:
Не зная, лгут; не ведая - творят;
Любя - коням в бока вонзают шпоры...
Но среди них и Фидий, и Сократ,
И тот, кто слышал звездные узоры...
Знать не хочу виновны ли они
И кто в ответе за подлог кровавый,
Но если час мой близок... Отче Правый,
Помилуй их, спаси и сохрани!

* * *
Я, видимо, таких не знаю слов,
Чтоб были и целебны, и бесплатны.
Мне слишком дорог звон моих оков -
И горести мои безблагодатны...

Дай, Боже, до последнего звонка
Предчувствовать присутствие Чего-то!
Но как же мне, лишенной языка,
Страшна моя священная работа!

Когда бы знать, что это все не зря,
Что не за суеверьями благими
Я зарываюсь в недра словаря
И забываю собственное имя...

Но чувство цели - милосердный дар,
Перед которым всякий труд - забава...
Его недоказуемое право -
Единственно достойный гонорар!

Встреча
          В.П.А.
1.
Именины, тяжкие годины...
Только и мучений - дух и плоть.
Для души живой, не для скотины
Претерпел страдания Господь.

Отзовись во мне, душа живая,
Мыслями деревьев и коней!
Для чего я сердце отрываю
От ему завещанных корней?

Чтобы обожгло его сиротство,
Чтобы эта прерванная связь
Правдой жизни, а не ложью скотства
В совести моей отозвалась...

...тяжба или жадное сближенье -
Дышащее мира озерцо,
Где мерцает в каждом отраженье
Человека вечное лицо?..

2.
Всего на свете проще и покорней
И далее от наших зол и смут -
Землица, облепляющая корни
Деревьев, что на кладбище растут.
Ее тепло настолько плодотворно,
Что, отзываясь на неслышный труд,
Зенит объемлют ели... И просторно
Их кроны запредельные гудут!
За тот предел не прянет даже ястреб,
Преследую серебряную дичь...
Лиловой ели треугольный раструб,
Тоннельный гул и лебединый клич -
Душа уже своей не помнит муки,
Легчайшая, как облака лоскут...
Подземные невидимые руки
Ее ласкают, гладят и влекут,
Как будто нет ни страха, ни смятенья,
В котором мы сгораем без следа,
А только непрерывность тяготенья -
Оттуда и туда...

3.
Без рук, без ног, слепая и немая,
Душа жила, дыша и понимая...
И пониманья слюдяной пузырь
Теснил ее, растягивая вширь:
Видения, созвучия и строчки
Давили на живые оболочки,
И разрешалась бедная душа
Стихийным проявленьем мятежа,
Когда она свое тупое тело
О прутья койки размозжить хотела,
Разбить, размыкать, чтобы - кровь и крик,
Чтоб кровью крика вылепить язык,
Кощунственный, как жалоба паяца, -
Сказаться, обнаружиться, впаяться
В безликую объемлющую глушь,
Таинственных исполненную душ...

Цветы Эсквилина
          С.К.
1.
Словно в складках цветного муслина -
Молодое колено Луны...
Это тянется тень Эсквилина
По камням позапрошлой страны.
Строчка - в строчку. К движенью - движенье.
Каждый темен - и каждый крылат.
Все, что чувствуешь - сладкое жженье.
Все, что думаешь - вечность назад.
Все, что есть - горячо и бесплотно.
Все, что будет - оковы веков.
Так глядят на святые полотна
Золотые глаза без зрачков...

2.
Я стройна, как белая цапля,
Потому не хожу - летаю.
Голос мой - дамасская сабля,
Потому до сих пор чиста я...
Вьется тело мое и гнется
В металлической стружке танца...
О, достань мне со дна колодца
Ледяной цветок померанца!
Из-за душных болот беспутных
И гнездовий, неблизких Раю,
Ради песен, чужих и чудных,
Я себе - тебя выбираю,
Твоей крови порченой ветку,
Снов глумление и терзанье,
Белый флаг и черную метку,
Преступление и наказанье...

3.
Вызываю Небесный Огонь
На засохшее дерево - душу
Вместе с громом библейских погонь,
В облака превращающих сушу.

Отомсти за извилистый путь,
Что на стекла судьба надышала:
Я хочу в твою чуждую грудь
Погрузить вдохновенное жало.

Есть святое, как пламя свечи -
Умереть над колодцем от жажды...
Говори. Улыбайся. Молчи.
Я коснусь твоей жизни однажды.

Даже ради спасенья - за так
Ни глоточка... И - сквозь Каракумы.
Как свеча в окружающий мрак,
Облекусь в твои чуждые думы.

Ветряной монотонности гул
Над страною, навеки туманной,
Где уже понимает Катулл,
Что становится Лесбия - Анной...

4.
Состоящий из плавных движений,
Как танцовщик, пробравшийся в драму,
Ревновал Властелин Отражений
К отраженьям Зеркальную Раму...

А она, не смущаясь нимало,
Откровенная, как лесопилка,
Тайну тайн любопытным являла,
Ненавязчиво, скромно и пылко.

5.
Прочти меня, мой Черный Человек!
Как в вечном мраке Крест читает Розу,
Как музыкант, не размыкая век,
В самом себе читает "Лакримозу"...

Листай меня - не брезгуя - подряд,
С моим почетом и моим позором...
Пускай страницы тлеют и горят
Вслед за твоим колеблющимся взором...

6.
Зарастай одуванчиком, Книга,
До последней сыпучей страницы!
В чистых соснах, под бризами Грига,
Ищет грешница след колесницы.

Пролетают коварные бризы.
Навевают ненужные слезы.
Размыкаются взоры актрисы.
Начинаются метаморфозы.

Пальцы легкие, тонкие губки,
Жала серых гадюк под пятою.
Глаз кудесницы, голос голубки.
Рысий шорох под кроной густою...

Колесничему - без интереса,
Что колеса сомнут колеею...
Лицедейка моя, друидесса -
Так становится сердце землею...

7.
Степь долгая. Занудство и безделье.
Перемещенье плошки кочевой.
Чугунный гул курганного похмелья.
И бронзовый фонарь над головой.

Бредешь ли вброд или полет бредишь.
По жизни всадник или вечно пеш,
А все равно на снежной кляче едешь
И ледяную пищу громко ешь,

А хочешь все, что помнишь - здесь и сразу:
Всю эту степь и все ее цветы...
Какой азарт - искательную фразу,
То бишь вопрос о свойствах пустоты

Представить ослепительной булавкой,
Клиночком раззадоренной пчелы...
Коптит фонарь. Скрипит сундук под лавкой.
Попутчик занят чтеньем Каббалы.

8.
Душа не может выплакаться вся.
В туманности задавленного крика
По своду сердца, сипло голося,
Она, как птица, мечется безлико.

Она уже - без мысли, без лица:
Его костром с поверхности слизало...
Что остается? Вавилон вокзала
С классической фигурой колеса?

Вращайся, огненное колесо!
Ведь не одну меня колесовали:
Кто мог - спасался в милосердном шквале
Костяк судьбы крушащего лассо...

9.
И правда - все поздно! все поздно!
Разбита летучая ступа...
Как все в этом мире серьезно,
Наивно, коварно и глупо!

Какая-то грустная сила,
Сломав, разбросала детали
И нам горизонт исказила...
А то б мы еще полетали!

10.
Не одна, слышь, во поле дороженька,
Не в одном окошке благодать...
Далеко твой путь лежит, Сереженька,
С моего крылечка не видать.

Да и что слова мои пристрастные?
Поздний ужин? Теплая постель?
Пусть тебя целуют девки красные,
В волосы вплетающие хмель...

Что мне - грех! домашнее животное...
Дверь. Очаг. Велесова печать.
Я шепчу - зелье приворотное
Начинает в грудь вою стучать:

Холодок степного подорожника,
Фитилек небесного крыльца -
Просветлить безумие безбожника,
Затемнить всезнанье мудреца...

11.
Прощаться так - унынием греша -
На мир невиноватый кликать лихо...
Меня утешит лишь твоя душа,
К моей душе склонившаяся тихо...

О, что я знаю о твоей душе:
Такую негу и такую муку,
Что ни значку печатному, ни звуку
Их тяжести не выдержать уже!

* * *
          О.В.Соколовой
Это ветер... Это - письменности пыль...
Воздух времени, что веет неспроста.
Щеку девичью щекочущий ковыль.
Паганини - первоклассницей с листа.
Робкий пальчик по рояльному стеклу:
Я такою же надсадой сожжена,
Черной пеной прилепившейся к теплу
Золотого полуночного окна...
Опаленная невыплаканным льдом,
Дышит женщина на бледный кулачок...
Я узнала этот ветер... этот дом...
Этот горький вопрошающий зрачок...

Падший ангел
          Ю.В.
Я стала камнем, прикоснувшись к камню.
В чужую грудь душа моя вросла.
Земля своими черными руками
Мне раненые крылья оплела.
Когда б могла свободы не хотеть я!
Но падшие - умеют лишь скорбеть,
Дышать гранитным воздухом столетья
И в небо недоступное смотреть...

К Юлии

1.
Бархатная молния вполсвета...
Крохотная дверца в темный сон...
Знаешь, демон пробужденья - это
Серебристо-черный махаон...
Верь мне! Я запрета не нарушу -
Не задену прошлого ни в ком!
Пей мою раскрывшуюся душу
Нестерпимо тонким хоботком...
Умирать?! Как счастливы и жалки
Сладострастно-скромные фиалки
И душистый розовый табак,
Личики склонившие во мрак!..

2.
Твои волосы сделаны из ручейка,
Что дрожит на своем алебастровом ложе...
Эта влага горька... Это слово - тоска.
Это пламя свечи, что касается кожи.
Я-то знаю, что ты не отдернешь ладонь,
Потому что и мне не отдернуть ладони...
Я хотела исследовать адский огонь
И придумала утро при Армагеддоне...
Я должна была помнить, что все сорвалось,
Что исчерпано лето... исполнено чудо...
Что уже никогда... никому... ниоткуда...
Что касался чужой твоих лунных волос...
Я хотела... но что человеческий вздор
Для дарящих и тех, кто дары отнимает...
Окаянная музыка нас обнимает,
К окаянному пламени тянется взор...

3.
          "...равнодушно и спокойно
           руками я замкнула слух..."
           Ахматова
Гордо замкнувшей слух ты остаешься снова
Там, где часы текут медленно, словно воск...
Знать бы тебе, дитя мое, - чем остается слово,
Будучи замурованным в мой безнадежный мозг!
Это тебе не звездочка в черном стекле колодца...
Не молодого месяца желтый неверный глаз...
Пыль каменноугольная, спекшаяся в уродца...
Косточка голубиная - твердая, как алмаз...

* * *
          С.Ю.Курганову
Для всех есть дом на том и этом свете:
Растенье на окне, огонь в камине...
И только мы, невыросшие дети,
Скитаемся по мировой пустыне.
Кто нам - Отец? кто - Друг? а кто - Учитель?
Что наши мысли - вслед старинной чуши,
Когда сладкоречивый Искуситель
Использует, как сети, наши души?!
Не в нем - так искушаемся друг в друге,
Не зная, как любить, кому молиться:
Младенцам, подрастающим в округе,
Уже смешно глядеть на наши лица...

* * *
          "Так раскачай же свою колыбель,
           Так убаюкай тоской колыбельной!.."
           1980 г.
Я поняла: ты хочешь колыбели!..
Чтоб над тобою, малой горсткой праха,
Как небо занавески голубели,
И колыхалась вышитая птаха...
Чтоб толокно чуть слышное мололось
И сыпалось на темя теплой пылью...
Чтоб тень как свет... чтоб сладкий млечный волос...
Расплавлю свечку - и на блюдце вылью.
Смотри, мой милый: дом и склеп, мой милый...
Заботливые пальцы и колена:
Кораблик - на пути к земле постылой...
Желанье плена.

* * *
          "Непозванная - всех печальней"
           М.Ц.
Лицо, которое, любя, отрину -
В колодезных очах... и звона нету...
Теперь я знаю, кто убил Марину:
Ее поэт, за медную монету
Продавший первородство, первобратство,
Личинку своего богоподобья...
Наверное, не стоило и браться
За земляное это неудобье...
Но как не верить в предрешенность Встречи:
Как не стремиться в пустоту родную,
Как не кричать, почти лишаясь речи:
ЛЮБЛЮ... НАДЕЮСЬ... ВЕРУЮ... РЕВНУЮ?!
Убийца ничего уже не купит -
Но гармоничен шум его полета...
Марина небеса ему уступит:
Алмазный дождь - на камни Камелота.

* * *
          Андрею
Вот тебе мои сто сорок свечек
И моя дорога из песка...
Не сдавайся, братец мой кузнечик,
Жестяному посвисту листка!

Хочешь ли хорошего летанья?
Так летают, пальчик уколов...
Кто же унимает жар скитанья
Дымом кем-то выдуманных слов?

Если бы прорваться не хотела,
Как артезианская вода,
Изнутри стрекочущего тела
Обоюдоострая слюда, -

Можно бы хитиновым калифом
Царствовать над маревом - в глуши,
Мифами объятой, словно тифом...
Только для очнувшейся души

Панцирь - ненадежная облатка.
Полдень щелкнет, как змеиный зуб,
Промелькнет оранжевая складка
Чьих-то улыбающихся губ...

И в тумане, на краю востока,
Встанет тень незримой Каабы,
Что влечет любовно и жестоко
Всякого, взыскавшего судьбы.

* * *
Логос - лотос... лагуна - берлога...
Пепел - водоросль... плачу? жива?
Надо мной никого, кроме Бога.
Подо мною - вода и трава.

Что вы стелетесь, умные змеи?
Кто тянулся - давно перерос...
Боже мой! я ответить не смею
На еще не возникший вопрос!..

Ты спроси меня! - или на это
Недостаточно родственных прав?
Или Богу довольно ответа
Предлежащих потоков и трав?!

Пепел

1.
Невероятный текст "Я Вас люблю".
Не написать, ни вымолвить... но если
Его благоразумно истреблю,
Он обернется эмбрионом песни
И разорвет упрямствующий мозг,
Чужую жизнь присвоив неумело,
И для себя с небес испросит тело
Спасительных немилосердных розг.
Все меры и счета сведет к нулю
То малое, что мир вместить не может:
Гарь зарастет травой... я Вас люблю...
Песчинка Вечный Город уничтожит...

2.
Скажи мне, поле, буду я любезна
Твоих детей системе корневой?
- Ты слышишь, как зовет родная бездна...
Вернись в Сорренто... глиной и травой...

Ответствуй, небо, для чего даны мне
Враждебные минуте ритм и стих?
- Чтоб помнила о первородном гимне
И вне меня нашла себе своих...

Не лгите, люди! кто вы и откуда?
Что значит суд придирчивой молвы?
- Ты не узнаешь этого, покуда
Не выпростаешь ум из головы!

3.
Не гетерою, не рабынею -
Божьим именем в мире быть...
О Танкред! Ты свою Эрминию
Не осмелишься полюбить!

Рыцарь, будто бы в Деву верящий,
Обожжет тебя голос Той,
В чьем дыхании вечно веющий
И всезнающий Дух Святой!

4.
Смысл приходит в облике подвоха.
Облака отлива льются прочь.
Наступает Женская Эпоха,
Длинная задумчивая Ночь.

Как звезда в ведре, придурковата
И гола, как зимняя трава,
Утоляет ласками Геката
Вожделенье солнечного Льва:

"Между красным небом и могилой
Есть века покоя - вот они:
Дом, река и дерево... мой милый!
Опусти квадригу... отдохни..."

5.
Октябрь смотрит на цветы.
Им страшно и легко.
Танцует Фея Пустоты
В оранжевом трико,
Танцует стужу и пургу
И долгий-долгий снег,
И в этой стуже и снегу
Мой одинокий бег,
Мое цеплянье за кусты,
Мое паденье с высоты,
Полет Манон Леско...
Когда меня услышишь ты,
Я буду далеко...

6.
Я ставлю не препоны, а приманки,
Не над узором мучаюсь - зову!
Ни узелка не будет на изнанке -
Воззванье излучится за канву...

Со всем своим потусторонним звоном -
Сквозь слабый наст из петель и крестов...
Со всем своим терпеньем непреклонным...
Со всем своим... ты слышишь? ты готов?

Из грозной дали, расслоившей сушу
И замутившей зеркало времен,
Хочу извлечь единственную душу,
Готовую лететь на этот звон...

* * *
- Кто пришел - точно помнит Бога!
Торопливая речь пророка...
Заскорузлая хламида беглеца...
И не наше выражение лица...

- Не оглядывайся так часто!
В петлю, в ров, в душегубку, в тиф -
Все равно куда, Иокаста,
Только прочь от проклятых Фив!

- Душно в разветвленьях коридора.
Я хочу всего лишь взять фонарь!
Как ликуют! Это значит - скоро
Будет в Фивах царь!

- Что стоишь?! Чтобы век кориться?!
Тигру в когти, в концлагерь, в тиф!
Вон венец с головы, царица!
Прочь - от Фив!

1 ноября 1996 года
Царапающий мерзлый ворс опушки -
Лицо горит от снеговых пощечин.
В меня влюблен не ты, а старый Пушкин,
Чей приговор на двести лет отсрочен.
По вечерам мы зажигаем свечи
В видавшем виды антиквариате...
Татьянин муж в сраженьях изувечен.
Онегин умирает в каземате.
Стеклянный глаз Дантеса из стакана
Хозяйское кусает переносье.
Играют спицы - вяжет Донна Анна
Для пятого супруга что-то козье...

Последний вздох Овидиевой славы.
Блаженный лепет музы... сон недужный...
Когда-то недописанные главы
Дописаны с небрежностью ненужной.
Татьяна. Ольга. Лизанька. Людмила.
Да было ли, ma chere, ты не забыла?

Наташа... Аня... Господи! Наташа!
Я помню... тяжелы мои запястья.
Да светит в темноте разлука наша
На мною совершаемой счастье.
Стеченье пауз - вечная беседа...
Ручной, мне так приятна сладость лени:
Ведь я теплей вольтеровского пледа
И тише кошки, греющей колени...

Медея
То ли это был любовный напиток,
То ли пламя липнущих к телу одежд...
Уезжай! Я почти ослепла от пыток.
Не касайся уст моих... не трогай вежд...
Там, вдали, клубиться проклятый город,
Нежный, как распятие... безумный - как  день...
Нет меня. Это только сквозняк за ворот.
А ты думал - кровь моя? Думал - тень?
Пепел радостно стучит в мое сердце.
Ходит щепкой в омуте последняя ночь.
...ты оставил здесь даже Абрама Терца -
Тени больше не в силах тебе помочь...

* * *
Голубые, как вены, руины
Голой веткою вниз по запястью...
Ты костлява, рука балерины,
Ненормальных зовущая к счастью!
Черный газ и - разрывом - коленка...
А еще этот визг за спиною...
Огнедышащий танец - фламенко.
Болеро же, как стыд, - ледяное.
Только вальса ночная долина...
Раз-два-три... не работа - прогулка...
Умирать, отлетая... так длинно...
Так томительно, страстно и гулко
Отлетая... как дымка подола
Отлетает в классическом шаге,
Как от уст отлетают Эола
Лепестки папиросной бумаги...

* * *
          И.К.
Весь город хладнокровен был и глух,
Как кто-нибудь пурпурно-иглокожий,
Когда по нем прошел Маэстро Слух,
На маленького ворона похожий.
Распялившийся мокрою звездой,
Лениво-липкий, вялый, сладострастный,
Весь город был питательной средой
Для музыки его взрывоопасной.
Невыносимым жаром осиян
(Значением бессмысленного бега),
Он был похож на бога марсиан -
Торс ворона, а крылья человека...
И суетилась тихая вода
Зализывать прорехи по картинам,
Чтобы не оставалось и следа.
Но Слух прошел... и дальше - не пройти нам.
Тот, кто рисует в Книге Перемен,
Уже достал чернильницу и кисти...
Бокаччо... Эдгар По... Агата Кристи...
Витрина... скальпель... голый манекен...

* * *
          Р.С.
Когда бы мы не умерли тогда,
Не стали только словом, только знаком,
Полуразмытым контуром следа,
Клочком святыни, брошенной собакам,
То, кто б из нас узнал себя - в другом,
В сосуде без орнамента и глянца
И в площадной латыни итальянца,
Край света обошедшего кругом?..

* * *
Пусть она будет... лишь пусть она будет всегда...
За горизонтом, который почти досягаем...
Слов не хочу... ничего не скажу... никогда...
(Эти места в просторечии названы Раем)

Пусть она будет - сожрав и присвоив меня -
Пусть простирается неотвратимо и длинно...
Музыка... пена... огонь... превращенье огня...
Молния... вихрь... бесконечная красная глина...

Серп нависающий... Овод - над пламенем вод...
А остальные невинны и девственно крепки...
Небо мое! Тот, кто кровь твою в море прольет,
Хочет всего лишь предаться божественной лепке...

Славьтесь, усердье убийцы и пыл мастерства, -
Встань, Афродита... вот час твоего торжества...

© Марина Саввиных, 2002
© Сибирские писатели, 2002